Обмани его
И Кисточка


- Здравствуй, Яркий, - роняет она небрежно, как будто не первый раз здесь. Тоже мне старая знакомая.
И ведь притащила с собой еще одного, за руку держит, словно боится, что убежит. Как же! Он и не шевелится, хорошо еще, что дышит. А то разбирайся с ним потом, с мертвым-то...
- Здесь не здравствуют, - хрипло отвечаю женщине. - С чем пожаловали?
- Проведи его, - просит она. Подталкивает юношу вперед, тот делает нерешительный шаг - половину шага.
Приплыли, называется.
Юноша украдкой бросает взгляд мне за спину. Ну-ну.
- Я что-то не вижу, чтобы проведена была подобающая тризна. - Я скучен и придирчив, а так бы и врезал веслом по ухмыляющейся наглости откормленного лица, прости Аид. - Плата для всех одна.
Голосов не слышно. За спиной сонно дышит Стикс, черный и безнадежный, в челне беспокойно привстает и садится обратно Душа, размытое пятно на полотне тьмы, настолько бесплотное, что даже мой челн не шелохнется от его ворочаний.
- Он имеет право, - чеканя слова, отвечает незваная гостья. И достает из-за спины...
Ну конечно. Золотая ветвь. И как я сразу не догадался.
читать дальшеЛистья сверкают янтарем, разливая-расплескивая отблески по глади реки, а я усмехаюсь и вырываю ветвь у нее из рук, бросаю на землю.
- Приходящие сюда не имеют прав, - отрезаю я. - Назовитесь наконец.
- Сибилла Кумская, Деифоба, - женщина замирает, словно поверив в мое всевластие, я даже слышу ее мелкую дрожь и вижу, как быстро бьется у нее сердце. Нет, в этом месте не должны биться сердца.
Так она прорицательница.
- Ясно, - вот откуда она узнала про ветку. Впрочем, это для глупцов. Какую власть может иметь надо мной прутик с редкими листьями, пусть и золотыми? - А этот, с тобой... кто он?
- Эней, - бормочет юноша, глядя в землю. - Сын Анхиза.
- Эней, сын Анхиза... - повторяю эти странные звуки. Какая разница, как зовут тебя, смертный, пришедший обмануть смерть? Вздыхаю.
- Садись.
Весло не перегораживает больше дорогу, но указывает. Тень в лодке перестает дрожать, наверное, последнее из того, что ей осталось от жизни - усталость - доживает свою тлеющую агонию.
- Здесь подождешь? - если бы я умел ненавидеть! Но Сибилла и так прекрасно знает все.
- Да.
- Хорошо.

... Когда они сошли на тот берег - один живой, отправившийся искать среди бесчисленных душ столь ему необходимую, а другой мертвый, тут же растворившийся в сонме этих душ, - я вернулся. Оставил весло в лодке, положив на скамью - все равно она не уплывет, пусть даже я не привязал ее. Стикс знает. Стикс послушен.
- Возьми, Деифоба, - я протягиваю Сибилле Кумской мешочек. Звенят медные оболы; их там столько, что женщина не может долго держать мешочек в руке, ставит на песок.
- Ты долго их собирал, - с усмешкой (или мне показалось?) отвечает она.
- Долго, - киваю. Каждая тень - это медный обол. Каждый обол - шаг к возвращению в жизнь.
- Он скоро вернется. Я слышу их разговор отсюда.
Это предупреждение. Она не хочет, чтобы Эней увидел нас вместе, и я плыву обратно.

Черная Стикс, ненавистная Стикс. Я успел привыкнуть к тебе, ты - ко мне. Взмах веслом, нерассыхающаяся лопатка погружается в твое вязкое тело раз за разом. Ты недвижна, берега твои бегут быстрее. Но я успеваю вовремя - времени не существует.
- Наговорились? - бесцветно спрашиваю две тени, ближе остальных соединенные подземным ветром.
Я единственный не пью из Леты. И тебе, Эней, не советую.
Остальные тени собираются вокруг нас шелухой, гнилушки глаз горят раздраженной завистью. Вот ту пару светло-желтых, до яда злых я знаю особенно хорошо.
- Залезай.
Юноша с трудом переваливается через крутой бок лодки, падает на дно, запинаясь о лавку.
Из дальних рядов, внешнего края шелухи комочком грязной простыни прорывается бесплотный дух когда-то бывший девушкой. Она посмела однажды нарушить вековые каноны, привести в царство Аида живого жениха, чтобы за ним, как за маяком, покинуть мрачное подземелье.
"Энеей... стой, Энеей" - ее голоса давно нет, он сгнил вместе с телом много-много праздников Урожая назад. Это я тебя слышу, маленькая Эуридика, я слышу, а он - нет.
"Не верь ему, Энеей" - шепчет тень, повисая на весле, так и не увиденная юношей.
Я ухмыляюсь.
Мало кому может понравиться там, за гранью, где ты видишь свое будущее - стать тенью, одной из многих, безликих и страшных. Вот и он, сын Анхиза, напуган увиденным, изумлен услышанным, обессилен грядущим. Все, сейчас к берегу, где ждет Сибилла, у ног которой - распластанная на земле пыльная золотая веточка. И мешочек - плата вперед за мою будущую жизнь.
Камушки царапают днище; я встаю и выхожу из лодки. Протягиваю весло Энею, едва начавшему приходить в себя.
- Подержи, - и он обхватывает дерево дрожащими пальцами, еще не зная, что я скажу потом. А я говорю: - Оно теперь твое.

... Я не помню, кем был до того, как спустился в подземное царство. Помню только человека в лодке, мрачного человека, с длинной бородой и горящими глазами, протянувшего мне весло. Сказавшего: "Теперь оно твое". А рядом с ним на берегу стояла и смеялась Сибилла.
Она навещала меня каждый раз, когда новых душ не было особенно долго. Спрашивала, много ли я собрал медяков, обещала "найти кого-нибудь", ведь мне скоро надоест, - и рассказывала что-то об острове Итака, о царице, которая двадцать лет ждала своего мужа и дождалась. Вот только вернулся он немножко другим.
Я лишь теперь понял, зачем она это рассказывала.
Меня ждет новая жизнь; жаль, что чужая, но свою я давно потерял. Прощай, Яркий...

Она улыбается и взмахивает рукой, отгоняя беспокойную тень, что стоит на том берегу. Вроде и далеко, и тени нечего бояться, но – отходит обратно, сверкнув глазами.
Цербер рычит. Женщина снова улыбается.
- Мое имя Деифоба – Боящаяся Богов. Смешно, ведь на самом деле все иначе. Я пришла, чтобы рассказать тебе одну историю, Харон. О юноше по имени Эней, бежавшем из-под Трои с престарелым отцом на плечах и маленьким сыном… Но прежде скажи мне – много ты уже собрал медных оболов?