Отчета игрока как такового я не писала, хотя может и стоило бы.
Персонаж был чудесный - жизнерадостный, веселый, стремящийся всем помочь, и с дикой психической травмой в далеком детстве. Все, как я люблю.
Заявленное продолжение (и завершение) игры в конце августа очень греет душу.

Короче, делюсь тонной текста. Ну вдруг)


ДОМ, В КОТОРОМ МУХАДОМ, В КОТОРОМ МУХА

Я думаю, что все началось гораздо раньше, чем в Дом приехала улыбчивая женщина, и даже еще до того, как Акула заговорил о ней впервые; хотя вообще-то в тот вечер Акула о ней совсем не говорил, а просто сказал, что какие-то люди приедут из колледжа, у которого название как капуста, над которым все стали смеяться, и еще почему-то сказал, что здесь замешаны болонки, на которых мы то ли должны быть похожи, то ли нет, и все это связано с количеством мозгов.

Тогда Ведьма, которая моя крестная и любит шляпы и сказки, сказала, что это, наверное, он так шутит, но если никто не смеется — а над шуткой точно никто не смеялся — то это неудачная шутка, если он действительно шутил, конечно; а если нет, то он злой человек, который нас не любит, но все и так знают, что он нас не любит ни капельки и вроде бы он не обязан нас любить, потому что у него такая работа, но кажется, работу свою он тоже не любит, так что шутка в любом случае не удалась.

Если вернуться к тому, с чего я начала, то все началось с Нового закона - и какой же он для меня был страшный, потому что теперь надо будет с ними вместе быть и общаться, а они неспокойные и у меня внутри от них делается нехорошо и холодно, потому что они сильнее и многие к тому же старше, а значит, они намного сильнее и, наверное, не очень добрые; а я вообще-то люблю добрых людей, вот, например, Душенька добрая, а Крестная нет, но это все знают, а тут вдруг Новый закон и пока непонятно кто из них — из парней — добрый, а кто нет.

Слава богу, что Рыжая гораздо храбрее, да и не только она, здесь вообще у нас многие храбрее, чем я, потому что это совсем нетрудно — быть храбрее Мухи, и вот они мне всё рассказывали, а я слушала, и иногда еще слушала тайком то, что рассказывают не мне, а кому-то еще; и тогда я поняла, что не всех надо бояться, и как-то так случилось, что я с Рыжей сходила несколько раз в Четвертую и они мне показали, что у них есть ворона, а Табаки собирает разные вещи, и я обрадовалась, потому что я тоже собираю разные вещи и было бы здорово собираться в Клубе всем вместе с этими вещами, а еще там был Лэри, у которого ужасно милые уши, и мы подружились, и я стала ему помогать, если ему было плохо по утрам, а это было почти каждое утро, но ничего страшного - у Крыс, говорят, все гораздо серьезнее и не только по утрам, а всегда.

Я подумала, что если уж я теперь храбрая — хотя Суккуб смеется и всем рассказывает что я до сих пор сплю под столом, но это не потому что я боюсь, а потому что там удобно, и стол защищает меня от снов Крысы, которая спит рядом, а сны у нее чаще всего страшные и я их совсем не хочу, а еще у нас тайник под столом, но взрослые знают, что там спит Муха и никто туда никогда не полезет, - раз я теперь храбрая, я сейчас пойду к тому, кто у них самый умный и знает все на свете, и спрошу, как мне стать еще храбрее, и я пошла к Седому и постучалась в дверь, в которую не стучать, и вошла туда, куда не входить.

Мы с ним долго разговаривали о всяких странных вещах — о том, что я люблю и что нет, чего боюсь, и зачем я вообще пришла, потому что мне, может быть, нужно не одно а другое, и я сама не знаю, чего хочу, а в комнате у него можно с непривычки задохнуться, но мы у себя постоянно зажигаем благовония, особенно когда Крестной нет на этаже, потому что она ругается на дым, и когда нет Химеры, потому что у нее болит голова от дыма (а может, она просто так говорит, чтобы нам было неприятно или стыдно), так что мне у Седого в комнате было почти привычно; если не считать стен, конечно, потому что наши совсем не такие красивые, даже жалко, - в общем, мы разговаривали, а я рассматривала его комнату и дышала этим сладким дымом, и тут он сказал, что поможет мне только перейти границу, а я уже буду искать дальше сама, и если найду, то я молодец, а если нет, то сама виновата, и я сказала, что да, хорошо, этот вариант мне нравится.

Про границу, которую можно или нельзя перейти, я ничего рассказывать не буду, потому что кому надо, те и так все знают, причем побольше, чем я, - так уж получилось, что я всякие такие границы очень хорошо чувствую, но за некоторые сделать шаг прямо-таки невозможно, и тогда мне бывает очень обидно, потому что какой толк в границе, если ее никак нельзя перейти?

В общем мы договорились что я приду позже за своим амулетом и я два дня мучалась вопросами, какой он будет, этот амулет, и как я возьму его в руки, и что тогда почувствую, а что будет у него внутри, но на последний вопрос мне никто никогда не ответит, потому что заглядывать внутрь амулета все равно что заглядывать в чужие внутренности и там копошиться, а это никому не понравится, особенно тому, чьи это внутренности.

И вот в этот самый вечер, когда день рожденья и у Шерифа, который воспитатель Крыс и вроде бы они его даже уважают, так что даже приготовили ему торт, но мне это потом рассказал Крошка, или не мне рассказал, но это неважно, раз уж я услышала, - и еще у Стервятника тоже день рожденья, и он сам мне говорил, что я могу приходить в Гнездо, когда я захочу даже без приглашения, но идти на день рожденья к Птичьему папе мне очень страшно, потому что у них там наверно все черное, мрачное, и даже во время праздника они плачут, и совершенно точно, что даже торт у них мрачный и черный, и, конечно же, кислый, и плачут они именно из-за этого торта, едят и плачут, и даже немножко их всех жалко, - а я бы, конечно, могла испечь им сладкий торт и принести, но Стервятника я боюсь, потому что у него недобрые глаза, и он часто так на меня глядит, как будто хочет выпотрошить...

В этот самый вечер Акула нам говорит, что завтра будет комиссия из колледжа, который как капуста, и кого-то заберут, но Душенька пообещала, что никому не будут выкручивать руки и забирать насильно, а обязательно спросят, хотим мы или нет, и мы, конечно, скажем, что не хотим — я вот точно не хочу, здесь хорошо, а снаружи больно.

И тут нам говорят, что у нас новенькая, и даже сказали имя и фамилию, которые у нее есть, но когда я ее увидела, я сразу поняла, что по имени и фамилии ее никто не будет звать, и даже новую кличку вряд ли дадут, потому что она уже была здесь Фаэри-Фэйри-Фэрька, мягкая с виду, а на самом деле вся из острых граней, и теперь она вернулась, хотя вообще-то умерла, и перспектива того, что в одной комнате с нами будет мертвая девушка, меня здорово пугает, я же не знаю, как ведут себя мертвые девушки по ночам, может, она станет сосать кровь или что-нибудь такое, что никому не понравится.

Она, вообще-то, и так уже делает то, что многим не нравится, то есть ведет себя так, как вела Фаэри, задирается, дразнится, обнимается с Суккуб и Химерой и делает вид, что пытается меня вспомнить, а может, и правда, вспоминает, и тогда я трогаю ее за руку и убеждаюсь, что она теплая, а мертвые должны быть холодными, значит, она по крайней мере жива - вот она и сама говорит, что не умирала никогда, а убежала, и ее поместили в другой приют, где было очень скучно, поэтому она вернулась и теперь будет мучать тех, кто позволит себя мучать, и на всякий случай я ее потрогала еще раз, и она все еще была теплая, а Стекла сказала, что все это бред и наверное новенькой просто кто-то рассказал про Фаэри и она решила над нами пошутить, просто похожа на нее, или что-то такое, а мы верим во всякую ерунду; я подумала, что Стекла рассуждает очень здорово, только вот слишком правдоподобно все получилось, и если у меня получится узнать, бывает ли так, что мертвые возвращаются, я обязательно все пойму.

Потом Вербена стала говорить ужасные вещи о том, что загонит Фаэри обратно, что убьет ее еще раз, если это понадобится, и голос у нее был очень злой, и если бы я была Фаэри,то я бы очень быстро постаралась уйти подальше, хоть в дверь, хоть в окно, но вместо этого они стали драться и это было что-то невообразимое, я вообще не помню, чтобы видела, как Вербена дерется, да и было это все против правил, в спальне драться запрещено, но кажется, им теперь было все равно, короче, у меня появилась новость о том, что это Вербена убила Фаэри, только вот делиться этой новостью мне ни с кем не захотелось.

А еще позже Табаки принес нам «Блюм», мы все стали его читать, и там была какая-то ужасная статья про Габи, но Габи, кажется, была не против, во всяком случае, не показала, что обиделась — с одной стороны, приятно, наверное, что про нее написали такую здоровенную статью, а с другой, там вся статья про секс и всякие мерзкие такие штучки, о которых задумываться немножко противно; потом к нам вообще пришел Волк, у которого даже ленточки не было, и никто ничего ему не сказал, хотя есть Правила, но он-то пришел с Фаэри, и тогда я подумала, какого черта они вообще не дали Лэри ленточку, вот захочу и тоже буду его приглашать, а Фаэри угостила меня вином, которое принес Волк, и Блюм мы читали вслух и вместе, и на всякий случай я даже еще раз ее потрогала, и она все еще была живая.

Ночью все стали расходиться и кто-то, наверное, пошел на день рожденья к Стервятнику а я очень старалась не попасться никому из Птиц, чтобы меня туда случайно не позвали, и Ведьма тоже собралась уходить куда-то, а я спросила, что делать завтра и как вообще быть с комиссией и со всем этим, то есть как во всем разобраться, а Ведьма сказала спрашивать, куда течет река, и я-то знаю, о какой реке она говорила, а больше никто не знает, и все ответы будут разные, и особенно интересно, что комиссия скажет на этот счет, если я их спрошу, - так что пока я запомнила этот вопрос и решила, что буду всем его задавать, если что.

Все ушли, и я тоже пошла искать Седого, и получилось так, что он шел поздравлять птичьего Вожака, но свободная минутка у него была, и тогда я зашла в его чудесную комнату и он тал мне амулет, безумно прекрасный, и в пальцах сразу закололо, я спрятала его под майку и спросила, что с ним делать, и Седой очень хорошо мне все объяснил, надо было только выбрать правильный момент и правильное желание, и тогда сама собой под ноги ляжет правильная дорога и откроется дверь между Там и Здесь, особенно если ее хорошо представить.

Потом мы с Лэри встретились у Кофейника, и он предложил заглянуть внутрь, а там был ужасный дым, и приехал Табаки и сказал, что это все топор, который они там закопали, и если откопают, то начнется война, и я подумала: хоть бы никто не откопал его завтра, тогда все будет спокойно и хорошо, - а еще там ко мне подошел Дракон, посмотрел очень странными глазами и начал говорить разные вещи обо мне, и подходил все ближе и ближе, а я отодвигалась, а потом он меня потрогал, и я попросила так не делать, и Лэри сразу вскинулся и сказал, чтоб Дракон отстал от меня; тогда мне сразу захотелось уйти из Кофейника и я ушла как можно скорее, а Крючок вызвался меня проводить и был очень милый, не то что Дракон.

У нас в спальне почти никого не было, Фаэри осталась в Кофейнике, где-то бродила Ведьма, Рыжая пропадала в Четвертой, может, это не точно, но где же ей еще быть, как не с Лордом, а Химера тоже ушла, короче, почти никого не было; и я уже хотела устроиться спать, как вдруг Суккуб, которая все спала и спала, как обычно, когда с ней происходит такая штука, вдруг вскочила с криком, и мы все очень за нее испугались, а она стала говорить, что ей очень холодно и тогда я обняла ее, чтобы согреть, и Суккуб рассказала, что ей снился ужасный сон; тогда я ее попросила этот сон рассказать, и она говорит: «Мне снилось, будто Фаэри вернулась, и все стало как раньше», но мы сказали, что это вообще-то не сон и так и есть, а она посмотрела на нас большими глазами и спросила: «А вы меня не обманываете?», и я так удивилась, что даже не знала, что тут ответить, - а она стала рассказывать дальше, что снилось ей, как будто она идет по поверхности моря, а под водой лежит мертвая Фаэри и улыбается, а еще где-то там вдалеке Суккуб видела Стервятника, и вот это уже звучало совсем странно.

Кое-как мы успокоили Суккуб, она согрелась и затихла, и вот после этого я подумала, что это, кажется, самое правильное время; тогда я залезла под стол, свернулась там на своем матрасе с амулетом в руке, и представила себе Дверь...

Дверь в закусочную. Толкнуть осторожно, словно ожидая — из любого угла могут выскочить Они (а Они могут, это верно). Зайти, шатко ступая на каблуках, и поклониться, как учили.
Добрый вечер, - звонко говорю я, улыбаясь уголками губ. Нет, кажется, никогда я не вытравлю из себя эти манеры «хорошей куклы».
Хорошая кукла не убегает от своих хозяев.
Так что я не очень-то хорошая кукла.
Меня здесь приветствуют, как равную, официантка мила, и я не замечаю у нее никаких шарниров или нитей. Она действует не по принуждению? Ого! У нее нет хозяина, она свободна и всегда была свободна! Тоже так хочу.
Жалуюсь чудесной девушке на жизнь — Кукольных дел мастера непременно меня схватят, уж больно выдают меня крестовина и продетая сквозь сустав веревка. Как я ни билась, так и не смогла ее срезать. Нужно лезвие совершенно иной остроты.
Как назло, в баре не оказывается достаточно острых предметов. Тогда мы совершаем прекрасный обмен — я меняю сказку на предсказание будущего. И предсказание это очень радует бывшую Марионетку.
Надо, гласит оно, избавляться от груза прошлого. И все будет распрекрасно.
Груз прошлого моя бедная рука уже устала держать, и я, совершенно не надеясь на подсказку, спрашиваю официантку — может, где-то в другом месте я могу поискать нечто острое?
Она тяжело вздыхает и говорит, что другое место, разумеется, есть — вот только не очень ей хочется меня туда отправлять. Там опасно. И словно в подтверждение ее слов, в бар буквально влетает перепуганная девушка, в которой я смутно узнаю знакомые черты.
Звери, - говорит она, - за мной гнались звери.
Что еще ждать в Лесу, думаю я. А потом заходит... Сначала я думаю - все, попалась! Слишком уж человек со стальными зубами похож на Кукольных дел мастера. Но оказывается, что он не из таких, так что я слушаю его сказку, он тоже получает предсказание, а потом я благодарю и извиняюсь, снова раскланявшись, и ухожу в Лес.
Я чувствую, как меня провожают взгляды.
Знаете, - сказала мне на прощанье официантка, - и что-то я не видела, чтобы из Леса кто-нибудь возвращался.

***
Сказка, расказанная Долли

В одном городе, который находится так далеко, что почти ничего о нем не известно, жила-была девушка, которая очень любила весну и кошек. Один раз в год, по весне, в городе проводился праздник, и все жители готовились к нему заранее, а эта девушка — готовилась усерднее всех, потому что хотела удивить и порадовать прочих. В праздник полагалось украшать свой дом живыми цветами, и вот однажды ей вздумалось принести к празднику совсем необыкновенных цветов. Городок стоял у подножия горы, и вот девушка задумала подняться высоко-высоко в гору, на самую вершину, куда не поднимался еще никто, и набрать тех удивительных цветов, что по слухам росли там.
С горы спускался необычайно чистый ручей, и вот в свой глиняный кувшин девушка набрала воды и оставила ее дома на столе. Сразу как только она вернется с цветами, она поставит их в этот кувшин, и дом наполнится благоуханием, - так она решила. И отправилась в путь.
Долго поднималась она, и слышала за спиной, как просыпается город — ведь уходила она на рассвете. Открывались двери, хлопали ставни, звенели колокольчики, раздавался счастливый смех - и все это становилось все тише и тише по мере того, как она поднималась.
И вот наконец остановилась она у развилки — к вершине вело две дороги, одна была прямая, а вторая извилистая, и хотя обе вели наверх, вели они по-разному. Прямая дорога заросла терниями и была усыпана острыми камнями, долгая же дорога была утоптанной и гладкой. Девушка подумала и выбрала короткую дорогу, и хотя острые камни царапали ее ступни до крови, а колючий кустарник раздирал руки, она не пошла назад и поднялась на вершину. Цветы, что росли там, были прекраснее всех, что она когда-либо видела. Она собрала букет, и чудесно было то, что хоть и был этот букет большим, цветов на поляне не стало меньше.
Девушка отправилась в обратный путь и обнаружила с удивлением, что прямая дорога стала гладкой, и камни и тернии больше не ранили ее. Она вернулась домой усталая, но счастливая, что ей удалось задуманное, но...
Когда она вошла, то увидела на полу осколки кувшина и разлитую воду. Кошки, которых она так любила, играли в комнате и опрокинули кувшин. Некуда было поставить цветы, и они завяли, и нечем было ей украсить дом в этот праздник.
Но, по крайней мере, дорогу она тогда выбрала правильно.

***
Разноцветные огни нисколько не освещают путь. Крошечные звездочки, огни святого Эльма в кронах деревьев, и над всем этим - две звезды. Две кометы. Два глаза, злобно уставившихся с неба.
Видиш-ш-шь, - шипит мне чешуйчатая тварь из-за моей спины, заставляя вздрогнуть, - эти звезды... совс-с-сем близко...
Раздвоенный язык то высовывается, то втягивается, будто угрожая проглотить меня, как муху. Отчего-то это сравнение кажется мне особенно забавным.
Я говорю, что до звезд мне нет дела сейчас, потому что я пришла, чтобы искать и найти.
Так иди и ищи, - шелестит мне в спину рептилия.
Я стараюсь не упустить из виду тропку и шагаю вперед. С каждым шагом все труднее. Слышу,как между деревьями, в кустах, ползет за мной что-то... кто-то. Это слева, а справа приближается кто-то еще, улавливаю дыхание зверя, его хвост рассекает воздух.
На границе с болотом они настигают меня, окружают, загоняют в угол. Вдалеке огоньки окон — там чья-то хижина. Бежать туда?
Кто ты? - спрашивает зверь, пугая меня высверком клыков.
Я всего лишь кукла. Марионетка, сбежавшая от хозяина.
Звери переглядываются.
Она сбежала от Кукольника! Сбежала! Надо ее вернуть! Надо отдать ее Кукольнику!
Я едва представляю себе, как Кукольные мастера, вооружившись фонариками, штурмуют Лес в поисках беглой Марионетки. Стало бы смешно, если бы не было так страшно.
Зверь прижимает меня к стволу когтистой лапой. Зубы щелкают у моего горла.
А может, нам съесть ее? Да, съесть!
Что же мне делать? С криком броситься обратно, продираясь сквозь колючий кустарник, и молиться, чтоб успела добежать? Или кинуться к хижине, которая совсем рядом, и дернуть дверь — вдруг незаперто? Оба выхода кажутся ненадежными.
В памяти всплывают слова: «Не стоит их бояться, но будь с ними осторожна. Они — как огонь. Разве ты станешь бояться огня? Ах, смотря когда... С огнем нужно уметь обращаться. С ним нужно быть осторожнее, но бояться его не стоит».
Это мне советовали не здесь, а там, но совет ободряет меня. Я смотрю в глаза Зверю и стараюсь не показать своего страха, и спрашиваю:
Скажи мне, куда течет река?
Для того, кто лежит мертвым на дне реки, она течет в обоих направлениях, - скалится Зверь, и я кое-что вспоминаю.
Но тут за деревьями показывается тень.
Кукольник! - твари бросаются врассыпную, и мимо проходит ОН. У него нет лица, под плащом с капюшоном я чувствую сосущую пустоту. Рядом вдруг оказывается еще одна девушка, в длинной юбке цвета травы, с темными волосами. От нее пахнет полевыми цветами, и ее лицо тоже кажется мне знакомым.
Он заберет вас-с-с.. - стрекочет рептилия.
Кукольник скрывается в хижине, и теперь мне совсем уж не хочется прятаться там от зверей. Значит, это его дом.
Он, безусловно, похож на Кукольных мастеров, которых я встречала. Вероятно, он один из них. Здешний. Кажется, он меня не знает.
Я не хочу, чтобы он меня забирал, - шепчу я. Он отдаст меня остальным, это наверняка, а перед этим позабавится со мной. Снова завяжет на мне эти ниточки.
Звери смеются, заверяя, что так оно и будет, а мы с травяной девушкой стоим у хижины в безмолвном ожидании. Меня пугает ее молчание. Она как будто сама хочет туда зайти...
Кукольник выходит, хватает ее за руку и втаскивает в свое логово. Чувствую облегчение — не меня! Но что все это значит?
Он пренебрег тобой, - злорадно урчит зверь, - выбрал не тебя. Ты не нужна ему!
Меня это сейчас только успокаивает. Не так уж они и хотят вести меня к этому Кукольнику.
Отведем ее к Зеркальному! - предлагает рептилия, снова показывая раздвоенный язык. Судя по восторгу, каким загораются бешеные глаза зверя, мне-Марионетке это не понравится.
Когтистые лапы подталкивают меня в спину, зубы хватают за подол юбки и тащат вперед. Ветки — в лицо, две звезды над деревьями, две угрозы — в спину...
Меня встречает мое отражение. И, стоит признать, у него порядком испуганный вид.
«Не бойся», повторяю себе, что сейчас бесполезно. И прошу помощи.
Решение принято давно и, что самое главное, принято оно не здесь и не мной. Не Марионеткой, вернее, не совсем ею. Зеркальный предупреждает о том, что не все так просто, что отрезать ниточку прошлого — это отрезать часть себя, но страх мой так глубоко и цепко сидит у меня в горле, что я отчаялась изгнать его другими способами.
Я все равно хочу этого. Я пришла именно за этим. Пожалуйста.
Чувствую - еще немного, и слова хлынут потоком. Манера речи, для Марионетки непривычная.
Зеркальный показывает мне свои когти. Звериные им не чета... Я не могу себе представить зверя, у которого могли бы быть такие жуткие когти.
Ты должна сделать это сама.
Я подношу последнюю ниточку к лезвию-когтю, и она, казавшаяся мне сделанной из стали, мгновенно лопается. Крестовину с обрезками ниток отдаю, оставляю, мне она больше не нужна.
Ты получишь кое-что взамен, говорит он мне вслед. Там, а не здесь. А теперь иди.
Ты свободна.

Когда я проснулась, все было как в тумане, сон я видела какой-то странный, и вообще я обычно не просыпаюсь среди ночи, но сейчас точно была середина ночи, все вокруг спали, а я никак не могла понять, что это такое произошло — все было как на самом деле, и я была в совершенно другом месте, я прошла сквозь дверь, которая между Здесь и Там; очень нескоро я смогла прийти в себя, потому что меня как будто тянуло обратно, заснуть и увидеть мир, который прячется где-то под штукатуркой Дома, но там было не только хорошее, но и страшное, и я долго просидела под столом, и все размышляла и размышляла, пока не заснула, и в этот раз мне уже ничего не снилось.

Утром нас разбудила Крестная, причем на полчаса раньше, чем полагалось, и велела убрать комнату к приезду комиссии, чтобы все было чисто, а я вспомнила, как она с фонариком ходила ночью, то есть Крестная ходила, а не комиссия, потому что комиссии тогда еще не было, и светила всем в лица и спрашивала таким голосом: «Вы спите?», и было непонятно, что тут вообще можно ответить, короче, она всю ночь нас проверяла, чтобы мы были на месте, а теперь разбудила на полчаса раньше, и она еще удивляется, что ее никто не любит, хотя нет, наверное, она и не удивляется; в общем, она велела убираться, и в столовой тоже, а там эта жуткая овсянка, и честное слово, я видела, как ее вчера кто-то ел, значит, Могильник будет набит битком, а ведь после завтрака у девочек медосмотр и все там будет ужасно, я вообще боюсь Пауков с детства, потому что я в Могильнике столько лет провела почти безвылазно, и уж я-то знаю, какие они на самом деле.

Короче, я немножко убралась в столовой и еще немножко в нашей комнате, потому что вообще было непонятно, что там убирать, и мы спросили у Душеньки, что нам спрятать или передвинуть, чтобы не было ничего такого, что комиссии не понравится, и Душенька посоветовала нам прибраться на нашем общем столе; а на столе у нас все вперемешку, поэтому мы одни вещи подвинули в одну сторону, а другие в другую, и сделали вид, что так и было у нас всегда; правда, потом Крестная еще несколько раз к нам заходила и просила «убраться нормально», но мы и так очень старались и я не знаю, что там ей не понравилось.

Утром я случайно встретила Седого и мне о многом надо было с ним поговорить насчет того, что случилось ночью, и я рассказала ему про человека с когтями, который лицом ловил чужие отражения, и сказала, что мне был обещан какой-то предмет, тогда Седой полез в шкатулку и сказал,что даст мне кое-что, он очень долго выбирал и достал в итоге маленькую ракушку, в которой было не слышно моря. но зато она была чудесная на ощупь, немного шероховатая с одной стороны и гладкая с другой, и когда ее держишь в руках, сказал Седой, представь себе панцирь, который вокруг тебя, и он защитит от чего угодно, он успокоит и никто не сможет тебя достать, и я попробовала все представить, как он сказал...

И, действительно, стало гораздо спокойней.
На завтраке я сидела с Псами, пила чай Седого из кружки Седого — а чай был чудесный! - и слушала. Мы уместились почти под столом, где-то надо мной грохал о столешницу ладонью Шериф, рассказывая, как боролся с анакондой в джунглях. Ну или что-то в этом роде. Череп перешучивался с Псами, а я поглядывала на паренька, носившего кличку Разберусь и никак не решалась заговорить. О чем с ними вообще разговаривать? Я привыкла, что есть Мертвец и Лэри, с которыми все как-то получается само собой, и Седой, с которым можно говорить обо всем, он — как Ведьма, только Седой...
В голову лезет ерунда. Не выпускаю из рук ракушку.
После завтрака собираемся в спальне, и Душенька просит нас написать письма кому-то знакомому или нет. Обещает, что письма дойдут до адресата, и вообще-то, я ей верю. Вот только оказывается очень сложно писать незнакомому человеку письмо. Выражаю свою надежду, что познакомлюсь с этим незнакомым и нам станет легче общаться, подписываюсь Мухой. Не будет же он меня звать другим именем, честное слово! Письма забирают. Мысленно сокрушаюсь по поводу своего ужасного почерка.
Дальше — очередь в Могильник в коридоре. И мне сразу становится и страшно, и холодно, как когда-то в детстве. Ко мне подходят по очереди почти все, кто шел мимо, и спрашивают, что такое. Но это пока еще ничего такого, а вот что будет внутри...
Захожу после Суккуб (она перед этим ободряюще улыбается мне и хлопает по плечу). Пауки в мертвенно-белых халатах тут же окружают, сыплют вопросами:
Имя?
Возраст?
Жалобы?
В ответ мычу что-то неопределенное и не жалуюсь ни на что, я-то знаю, чем это грозит. Мне велят открыть рот, возмущенно требуют выплюнуть жвачку и — о черт! - забирают ее куда-то в свою паутину. Как бы ее теперь вернуть? Крестная делает мне замечание, мол, неприлично приходить на медосмотр с жвачкой. А если б я могла не приходить, я бы и не приходила. Мне и так обидно, а тут еще просят вытянуть руку и колют в палец иголкой. С ужасом смотрю, как прозрачная трубочка наполняется кровью.
Когда меня, наконец, отпускают, выхожу в коридор и возмущаюсь во всеуслышание. Вокруг собирается народ, снова спрашивают, в чем дело.
Муха, у вас же все время берут кровь на медосмотрах, - Душенька старательно прячет улыбку, но я все равно ее вижу.
Ну да, - соглашаюсь, - но от этого же не становится менее противно!
Каждый раз, когда вспоминаю холодные липкие руки в перчатках, меня передергивает.

Плохие новости приходят очень быстро: у четверых из нас в крови обнаружили по маленькой лунной дорожке. Фаэри, Суккуб, Химера — и почему-то Габи, хотя Габи вообще странная последнее время. Можно и такого ожидать, значит.
Красная метка - каждой, говорит Крестная. И добавляет, что для двоих это будет третья метка. А значит, судьба Химеры и Габи будет решаться на педсовете.
Честно говоря, я не представляю себе, что будет, если их заберут в этот колледж или еще куда-то увезут. Я привыкла к колкостям зеленоволосой и к перезвону колокольчиков над матрасом Длинной. Суккуб возмущается, говорит, что ничего не принимала, и я даже надеюсь, что ей поверят, - вот я бы поверила. И бежит разбираться в Могильник. Мысленно желаю ей удачи и, когда Крестная уходит, спускаюсь на второй этаж мимо слов на стенах.

Вчера пришлось написать, что нормальный у Стервятника был торт. Потому что его не было, этого торта. Дракон, изловив меня в самый разгар празднества, сообщил эту новость и потащил меня в Птичник, укоряя за распускаемые слухи. А у меня мнение такое — подтверди или опровергни, на то они и слухи!
В Птичнике было жутко, особенно когда Дракон повторял: «Ты должна поздравить Папу!» - подарка я Стервятнику не приготовила, да и ощущение, что лучшим подарком буду выпотрошенная я, никуда не делось. Слава богу, Стервятник спал, так что Дракон меня тут же вытолкал обратно, и я пошла и написала на стене, что нормальный был у Стервятника торт, совершенно не кислый, потому что его вообще не было. Прохожу сейчас мимо этой надписи и усмехаюсь — верю, выходит мрачно.
На втором этаже добавляю к общей мешанине из настенных слов многообещающее: «Пауки сосут кровь! Вспомни, что у тебя сегодня было на завтрак». Совершенно необходимо найти Лэри, потому как он вполне мог что-нибудь склянчить у Кролика. Что-нибудь, что не понравится в его крови Паукам.

К визиту Комиссии мы частично подготовлены — все, что может ей не понравиться, убрано или спрятано, а мы знаем, что не нужно дерзить (очевидно, впрочем) и надо стараться отвечать на ее вопросы. Она пришла просто поговорить — так сказала Душенька. Ну, посмотрим.
К нам заходит женщина в опрятном костюме. С папкой в руках — мы уже уверены, что там про нас все написано. Например, какие мы омерзительно тупые и ни на что не годные («Речи Акулы», том первый, что-то в этом духе). А она, эта женщина, заходит и улыбается, как будто ничего омерзительного про нас раньше не читала.
Она отмечает, какая у нас уютная комната, старается быть доброжелательной. Спрашивает, кто из нас чем увлекается, просит по очереди рассказать о себе. Я расслабляюсь, убираю свой талисман в карман юбки. Не далеко — чтобы можно было достать.
Смешно выходит, когда она спрашивает Крысу, потому что та сидит очень мрачная в кресле, болтая ногой, и смотрит в свои зеркальца-бирки с таким выражением лица, что я бы ни за что на свете у нее ничего сейчас не спросила, а улыбчивая дама такая: «Что ты любишь?», и я прямо жду, как случится что-то ужасное, а Крыса долго-долго молчит, а потом цедит сквозь зубы: «Я люблю есть», и дама сразу оживляется, предлагая Крысе радужное будущее дегустатора, но та ее разубеждает, повторив «Я просто люблю есть», и это звучит ну очень мрачно; а когда спрашивают Суккуб, она честно говорит: «А я увлекаюсь собой!» - и это настолько рассказывает о Суккуб всё, что я лично не понимаю, зачем другие вопросы; а Габи показывает все свои рисунки, некоторые из них очень жуткие, зато на одном я вижу дверь, и мне кажется, что эта дверь выглядит очень знакомо... я стою прямо за плечом у них, у Габи и у приехавшей, а они меня как будто не замечают, а я запоминаю каждый рисунок Габи и пытаюсь сложить их в одну картинку у себя в голове; Стекла разбирает по кирпичику буклет, которых нам привезли целую кучу, и в котором она нашла миллиард ошибок, а женщина с ней внезапно соглашается и говорит, что ей тоже этот буклет не очень нравится; Фаэри, оказывается, интересуется историей и искусством, или историей искусства, я так и не поняла, но я как-то не ожидала от нее такого, а потом настает время и мне рассказать что-то — и тогда я говорю, что люблю слушать других и рассказывать им что-то, в общем, делиться всякими новостями, а в письме, которое мы писали сегодня, я сказала то же самое, но я все еще не знаю, какая мне работа подходит, а женщина мне улыбнулась и сказала, что подумает, что мне предложить.

Когда она ушла и вместе с ней вышли кураторы, мы переглянулись.
- В любом случае, - сказала Крыса, - мы сделали все, что могли.

Бегаю по Дому, собирая новости. Медосмотр продолжается, на стене у окна нахожу запись о собрании клуба вещистов. Здорово. У меня есть много вещей, которые надо всем показать, правда, интересных там мало — может, всего парочка наберется. Узнаю, сама не замечая от кого, совершенно идиотскую новость — Вербена ослепла. У меня даже спрашивают, чего это, мол, она, а мне и ответить-то нечего. Главное, никто даже не заметил. Говорят, обнаружилось, только когда она в дверь Могильника не с первой попытки попала.
Замечаю предмет разговора неподалеку и иду задавать вопросы осторожно. Вербена пугает меня своей мрачностью и нелюдимостью, и что самое странное - не могу вспомнить,была ли она другой когда-то. Впрочем, я много чего не могу вспомнить. Своего детства, например. Я даже просила однажды Душеньку посмотреть мою медицинскую карту и личное дело, и рассказать, что там написано о моей жизни до Дома.
Я тогда была совсем идиотка.
Оказалось, там ничего почти и не написано, если Душенька говорит правду, а это так и есть. Так что, выходит, до Дома никакой Мухи как будто и не было. Ну и хорошо.
А Вербена — была ли?
Она утверждает, что проснулась и стала видеть гораздо хуже, чем вчера, а потом перестала совсем. Сразу захотелось подумать на Фаэри - может,она что-то сделала с Вербеной? Захотела ей отомстить за то, что та ее убила? Странно, что тогда не убила в ответ. Интересно, почему я так спокойно рассуждаю о смерти? Неужели сказывается общение с Мертвецом?
Поднимаюсь на наш этаж - и сталкиваюсь с Драконом, от которого в этот раз меня никто не защитит. Убеждаюсь в этом, оглядевшись, и вцепляюсь накрепко в свое единственное спасение, в котором совершенно неслышно моря, зато — удобно вертеть в руках.
Возвращаясь к нашему вчерашнему разговору, - улыбается Дракон, - говорил ли я тебе, Муха, как ты прекрасна?
Я вдруг отчетливо понимаю, что это изощренная месть Суккуб, не иначе. Это же я тогда проболталась, что у нее есть кто-то, кроме Дракона. И сейчас она, видимо, хочет... Ничего не понимаю!
Ты прекрасна, как вечерний рассвет... как утренний закат... - разливается Дракон, а я ощущаю желание провалиться сквозь землю и остаться там на века. Во-первых, потому что он несет чушь, даже хлеще, чем я иногда, а во-вторых, потому что за этим должно что-то последовать. Он что-то сделает или чего-то попросит, и мне это не понравится. У меня предчувствие, из тех, что редко появляются и никогда не обманывают.
Когда мне удается ускользнуть, я вздыхаю с настоящим облегчением.

Мертвеца зову к нам на чай, пока в комнате никого нет — если не считать Суккуб, но она в наушниках, и совершенно неадекватна. Подпевает в такт музыке, которую никто, кроме нее, не слышит. И пританцовывает, кружась по комнате. Она красивая, но сейчас немного сумасшедшая. Вроде с Могильником у нее все получилось, и повторный анализ никаких наркотиков в крови не обнаружил. Мало ли, какая там могла произойти ошибка. Короче, Суккуб явно отмечает это радостное событие — а может, и какое другое. Мертвец спрашивает:
Она у вас всегда такая?
Честно отвечаю:
Иногда.
Я делюсь новостями, Мертвец — тоже, а у них в Крысятнике сегодня творится кошмар. У меня-то получилось подслушать только кусочек речи Шерифа возле Могильника, когда он спрашивал, чья это коляска, и я сказала, что это Мустанг — кто же не узнает Мустанга? А в этой коляске Шериф довез до Могильника Рыжего, у которого разбился корсет. Якобы разбился, а на самом деле и так понятно, что его порезали. Мертвец рассказывает мне про этот бунт на корабле, и про восхитительную задумку акта анархии — протест Фитиля и Соломона грозит вылиться в невиданную форму: они так взбунтовались, что решили уехать в этот капустный колледж.
Удивляюсь несказанно — неужели есть те, кто по доброй воле согласится покинуть Дом?
Приходит Фаэри, спрашивает, не помешает ли она нам, а я не знаю, что вообще может нам помешать, и я говорю — нет. Она садится рядом и слушает нашу болтовню. Время от времени посылая мне взгляды.
С таких взглядов когда-то давно начинались драки. За этим стояло этакое «я тебя проверяю», вот и сейчас я прямо чувствовала, что она проверяет. Ждет, что я отвернусь, сверну разговор и уйду из комнаты под любым предлогом, а лучший предлог — Мертвец, конечно. Вот только, если сейчас начнется разборка, впутывать его будет лишним.
Муха, - вдруг улыбается Фаэри своей недоброй улыбкой, - а ты хищник или жертва?
Не хищник, - фыркаю я, - какой из меня хищник...
Значит, ты жертва?
Не думаю. Я, пожалуй, паразит, - отзеркаливаю улыбку, и наша фея приподнимает брови.
Это как?
Начинаю плести историю, в которой даже есть чуточка правды. Хищник охотится, жертва становится добычей, а вот паразит — это ни то, ни другое. Паразит присасывается к кому-нибудь и на нем живет. Питается его соками. Вот одна такая Муха питается чужими новостями, впитывает их в себя, а потом, как заразу, разносит по Дому. Пауки из Могильника особенно не любят Муху, потому что та когда-то сбежала из их паутины.
Вообще, есть способ проверить, хищник ты или жертва. Можем поиграть стобой в одну игру. Хочешь поиграть?
Прищуриваюсь. Мне позарез хочется узнать, какую игру она предложит.
А втроем в нее нельзя сыграть? - интересуется Мертвец, но Фаэри качает головой.
Я обещаю Мертвецу, что еще поймаю его попозже где-нибудь в Доме, и мы отправляемся искать тихое место для игры. Место, где нас никто не увидит. Приходится в итоге вернуться в девичье крыло, там никого, только спит Химера. Фаэри обещает, что мы вряд ли ее разбудим. Мне очень хочется задать глупый вопрос, но когда это начинается, я уже знаю ответ — нет, Муха, больно не будет.

Игра заканчивается быстро — так, чтобы до прихода Куклы успеть одеться.
Кто тебя научил этому? - спрашиваю, заплетая волосы в хвост.
Никто. Это у меня в крови, - сообщает Фаэри. Добавляет чуть позже: - Я теперь поняла, что ты имела в виду. Ты не хищник, это точно. Но ты и не жертва. Ты умеешь выживать.
«Ну вот и познакомились», думаю я, разглядывая золотоволосую. А ты, безусловно, хищник, но хищник умный. Знающий, что в мире вокруг него есть и другие хищники. Когда-то давно ты явно издевалась над нами не просто так, а ждала, что мы тебе ответим. Что сможем дать сдачи, и тогда нас можно будет оставить в покое.
Я думаю, что это прекрасно. Она такое же дитя Дома, как и я...
Может, и я не умру, умерев, а вернусь назад? Проверять, впрочем, не хочется.
И... да, Муха, - бросает мне Фаэри, выходя в коридор, - ты теперь своя.

Клуб вещистов собирается с опозданием, потому что Табаки катается черт знает где, но начинать без почетного члена Клуба — еще большее свинство, чем опаздывать на сбор. Когда Шакал наконец-то появляется, на столе уже свалена неплохая такая куча вещей, большинство из которых интригует одним своим видом.
Итак, - говорит Волк, - начнем.
Пес Лавр рассказывает фантастическую историю своего фантастического пластыря (вообще-то, у него все пластыри одинаковые, а вот этот особенный).
Ангел из Птиц представляет нашему вниманию ложку, которую — трепещите! - никто никогда не мыл. То есть, вообще. Сходимся на том, что этой ложкой при желании можно будет отпугнуть даже Габи, если это кому-то понадобится.
У Зебры - осколок глиняного кувшина, омытый водой до гладкости. Я задумываюсь о том, куда течет река, так выгладившая этот черепок. Не поменяться ли?.. Можно было бы подарить его Ведьме. Но мне нечего предложить.
У меня сегодня скучные вещи. Вот разве что крошечный свисток, оглушающий до потери пульса, и две серьги, абсолютно одинаковых во всем, кроме цвета, и древних до желтизны. Случайно нашла их на первом, у подвала.
В талисмане, собранном из ключа, ракушки и булавки, на которую все это нанизано,Фаэри узнает свой старый подарок Волку. Который, вроде, так и не успела подарить. Не удивляюсь — я эту штуку нашла в другом Доме, в том, что у моря. Так что вещь отправляется к хозяину.
Самую интересную находку нам представляет Стекла... Удостоверение о смене имени. Некая Ребекка Зиммель стала Анной Шварц, и, казалось бы, кому какое дело до этого — но я-то помню, что Крестную Душенька всегда называет Анной.
Мы большинством голосов признаем Стеклу победителем и расползаемся — мы с ней в девичью, остальные по своим делам. Решаем, что про удостоверение надо будет сказать Ральфу. Хуже не будет, а он, может, расскажет нам потом что-то интересное.

К нам заходит Конь, вернее, кажется, не к нам, а к Стекле, имя которой я продолжу коверкать, что бы она ни говорила. Мы наливаем ему горячего чая и готовимся слушать новости — ведь что может быть прекраснее Лога у тебя в гостях?
Рассказываю ему про никогда не мытую ложку, про Соломона с Фитилем и их взгляды на анархию, и жалуюсь на Дракона — все-таки Конь из Птиц, и лучше знает состайника. Мысль оказывается правильной: узнаю, что Дракон последнее время сам не свой и по кусочку теряет память. Они тоже писали письмо, а потом Дракон утверждал, что никакого письма не было, хотя у них есть этот самый листок, и там почерком Дракона все написано.
Папа очень за него переживает, - с грустными глазами говорит Конь, и мне тоже становится жалко Дракона.
А еще, рассказывает Лог, сегодня, наверное, будет Самая Длинная. И поединок за место вожака, на которое претендуют... трое. Слепой, нынешний вожак, а еще — Волк и Черный.

Мы сидим с Мертвецом возле балкона и листаем его альбом с рисунками. Они безумно красивые, но есть в них что-то болезненное, под стать Мертвецу.
На балконе спорят Рептилии, я напрягаюсь, чтобы одним ухом слушать их, а другим — Мертвеца, и получается вполне неплохо.
Шериф чуть ли не орет на Акулу. Машет руками, что-то объясняя, говорит: «А если каждый из них напишет отказ и мы под этим подпишемся?» Акула трясет головой, пожимает плечами задерганно и нервно... он кажется неуверенным. «Они не имеют права!» Шериф возмущается. Ральф, по-моему, с трудом удерживается от того, чтобы не врезать Акуле, зато Крестная, которая тоже там, стоит, скрестив руки, словно памятник самой себе. У нее такой вид, как будто ей плевать.
… а когда я умру, - говорит Мертвец, показывая на одну из картинок, - я хочу, чтобы меня осыпали красными розами. Они очень красивые.
Пауки обещают ему, что он не доживет до Выпуска, впрочем, они обещают это очень давно, кажется, с самого первого дня, как Мертвец оказался здесь, так что держится он вполне неплохо. С тоской думаю о том, кого лучше просить слетать за розами в Наружность, когда придет время — Крысу или все-таки Стеклу?
А может, Мертвец опять окажется живее всех живых, и розы ему не понадобятся.
Первым с балкона выбегает Ральф, с красной папкой под мышкой. Останавливаю его вопросом, как дела, и стараюсь изобразить очень многозначительный взгляд. Так, чтобы одновременно он был однозначным.
Тебе попроще или честно? - морщится Р Первый.
Честно, - говорю я.
Всё очень плохо, - отвечает он, словно само собой разумеющееся.
И прежде чем он успевает уйти, добавляю:
А если попроще?
Ральф усмехается.
Ну, тогда - всё плохо, но не у всех.
Догадываюсь, что речь идет о тех, кого хотят увезти. Значит, все-таки Душенька ошиблась и нас будут забирать против нашего желания, и выкручивать руки тоже будут, и мы все поедем в этот капустный колледж, неважно, сколько у нас мозгов, больше, чем у болонки или нет, и я с ужасом думаю — а что будет, если меня захотят забрать; потому что ехать никуда из Дома я не желаю, как же они меня не спросят, если увозить-то будут меня; ну вот, а та женщина показалась мне даже милой и ей как будто в самом деле было интересно...
Вспоминаю о ракушке и накрепко сжимаю ее в кулаке.
Я хочу, - говорит Мертвец, и голос его неожиданно меняется, становясь совсем тихим и совсем быстрым, - сказать кое-что очень важное... У меня последнее время появилось очень странное чувство, которое мне кажется очень необычным...
И, конечно, стоит мне прислушаться, как появляется Шериф.
Так, - говорит он Мертвецу, - у тебя одна минута. А потом все собираемся в Крысятнике. Я сказал!
«Черт, как же невовремя...» Договариваемся встретиться позже, где-нибудь, где получится. Мы все время договариваемся как-то по-дурацки, но главное, что встречаемся неизменно — случайно или нет, - совсем не там, где договорились, но ровно в те моменты, когда позарез друг другу нужны.

Табаки приглашает нас в гости в Четвертую. Я очень давно была там последний раз, кажется, в середине зимы вместе с Рыжей. У них странная группа, странная комната и потрясная ворона, так что визит вполне стоит того. Мы с Куклой собираем печенье, конфеты, то есть все, что у нас есть и с чем не стыдно прийти, и спускаемся вниз.
Суккуб уже там, сидит, наряженная, как куколка, и что-то оживленно рассказывает Шакалу. Мы устраиваемся на полу, тут Табаки округляет глаза, увидев меня, и зловеще произносит:
Муха!
Или мне только показалось, что это звучит зловеще?
Дай-ка я на тебе кое-что попробую!
Нет, не показалось.
К сожалению, мне слишком интересно, чтобы сразу ему отказать и выбежать отсюда, смешно размахивая руками (а следовало бы).
Сейчас я тебе буду делать комплимент.
Звучит жутковато...
Погоди. Не перебивай! Суккуб, как ты там сказала?.. - Шакал откашливается и делает зверское лицо. Кажется, это выражение лица должно заинтересовывать девушек, но только не в исполнении Табаки. - Муха! Когда я вижу тебя... э-э... под столом... томно раскорячившуюся во сне...
Суккуб закатывает глаза к потолку.
Раскинувшуюся! - восклицает она, качая хорошенькой головкой. - Девушка раскидывается во сне, а не раскорячивается, Табаки!
Хорошо, давай заново! - Табаки настроен весьма воинственно. - Муха, когда я вижу тебя под столом, томно... раскинувшуюся в сне, я понимаю, что во всей комнате не хватит места... для тех, кто...
Господи, страсть-то какая, - быстро вставляю я.
Кто пожелал бы вечно наслаждаться этим прекрасным зрелищем! - триумфально заканчивает Табаки, и все выдыхают с облегчением.
Рядом со мной на пол усаживается Лорд, перемещаясь с дивана почти мгновенно.
А сейчас, - говорит прекрасный эльф, - я тебя научу принимать комплименты...
Советы от профессионала, - ехидно комментирует кто-то.
Лорд объясняет мне, что, принимая комплимент, обязательно надо кивать и улыбаться. А еще лучше — заодно сказать что-нибудь приятное в ответ, выразить свое восхищение словесным искусством... короче, я с трудом воспринимаю смысл его слов, потому что при виде Лорда очень хочется застыть во времени и пространстве и смотреть на него, смотреть и смотреть.
Приходит Лэри, садится с другой стороны от меня и мы тут же начинаем толкаться и о чем-то спорить. Шакал делает смелое предположение о том, что мы с Лэри брат и сестра, на что мы отвечаем одинаково дружным негодованием. Потом к общему веселью присоединяется Горбач, который вряд ли был настроен веселиться до того, как Табаки решил опробовать на нем свое искусство комплимента.
Горбач! Когда я вижу тебя в твоей палатке, томно раскинувшегося во сне...
Шакал утверждает, что это он так тренируется перед свиданием, вот только он не говорит, с кем у него свидание. Припоминаю, что вроде бы не со мной, и дальше слушаю очень внимательно — вдруг он проболтается.
Впрочем, Табаки оказывается неожиданно осторожным, так что Лорд делает вывод, что свидание у него с Горбачом.
Я хочу рассказать сказку, - вдруг говорит Курильщик, и все оживляются. Тут он спрашивает: - Можно?
И поворачивается к Вербене, лежащей на кровати. Со стороны очень похоже, что она умерла здесь когда-то давно и с тех пор так и лежит.
Нет, - отвечает она.
Курильщик затихает. Мы — тоже, оставшись без сказки. Вдвойне интересно, что бы он рассказал, если б ему дали.
Атмосферу порушенного веселья прекрасно дополняет вошедший Стервятник. Постукивая тростью, он подходит и садится напротив меня, и теперь мне страшно смотреть на него иначе как украдкой, и я стараюсь, чтобы он не перехватил мой взгляд, но прекрасно чувствую, когда он обращается ко мне, начинает гореть и как будто плавится кожа, хотя внутри застревает ощущение холода, слова в голове путаются еще больше, чем обычно, хочется немедленно вскочить и убежать, и какое-то время я не могу думать ни о чем, кроме...
Стоп.
Вокруг меня — панцирь. Пожалуйста, пусть это сработает... никто не сможет до меня добраться. Даже Стервятник с его безумными глазами.
Когда удается успокоиться, улавливаю обрывок разговора:
… сейчас должны вывесить предварительный список у преподавательской... те, кто уедет в колледж...
Шакал поворачивается ко мне и радостно сообщает:
А ты, наверное, там есть! Я, вроде, что-то такое слышал!
Я чуть не поперхнулась.
Чего?! Быть не может. С чего это я там буду, в этом списке?
Табаки нахохливается и утверждает, что он, честное слово, так слышал. А я понимаю, что теперь не успокоюсь, пока не увижу этот самый список.
Спасает стук в дверь — кто-то из Логов заглядывает в комнату и сообщает:
Повесили!
Тут же срываюсь с места, еще раз ощутив на себе пронзительный взгляд желтых глаз.

Возле преподавательской толпится народ, в основном Логи и Крысы. Остальные еще не подтянулись — сейчас наверху собирается Музыкальный клуб, их слышно даже отсюда. Я не обращаю внимания на остальные имена — ищу свое...
И нахожу. Не знаю, от кого что услышал Шакал, но это была правда.
Нет, - качаю головой, - нет, нет, нет...
Я не покину Дом раньше срока, чего бы мне это ни стоило. Глубоко вдыхаю,стучусь в преподавательскую и захожу.
Улыбчивая женщина там, вместе с Душенькой и Крестной. Вот ведь совпадение. Мне, впрочем, все равно, кто еще меня услышит.
Я увидела список... пришла поговорить...
Я сейчас не играю в напуганную девочку. Мне действительно страшно, что меня увезут, причем против моего желания.
Да, все верно, ты в списке, - женщина из Наружности улыбается мне,- я подумала, что тебе стоило бы поехать. Список, конечно, предварительный...
Ухватываюсь за окончание фразы.
Вот, я и хотела об этом сказать — я не могу поехать в колледж. То есть, я не хочу и я не поеду.
Почему? - удивляется она.
Я быстро вспоминаю все те блага, что расписывал нам их буклет — у каждого отдельная комната, в столовой готовят лучшие повара, под каждого ребенка выстраивается индивидуальная программа обучения, чтобы развивать их таланты и особенности...
Здесь мой Дом. Моя семья, мои друзья. Я не смогу расстаться с ними просто так.
Но через два месяца у вас выпуск, - напоминают мне. - Какая разница, сейчас или потом? Ведь рано или поздно тебе придется оставить это место. Я понимаю, ты можешь бояться перемен, но в них нет ничего страшного. Это часть взросления, и это абсолютно нормально. В колледже у тебя появятся новые друзья, он станет твоим новым домом...
Начинаю объяснять, что на самом деле мне очень важно, жизненно важно, сейчас я уеду или потом, потому что два месяца — это целая жизнь, ну, может, не целая, но порядочный кусок жизни, и я его хочу провести вместе с теми людьми, с которыми я провела уже десять лет, подумать страшно, и ведь за это время может произойти все, что угодно, вот даже этой ночью, например, может что угодно произойти, кстати, у меня вообще-то плохое предчувствие, не в смысле насчет этой ночи, а последнее время всегда, так что если вдруг вы хотите сделать мне как можно хуже, то, конечно, забирайте прямо сейчас, только я сделаю все, что угодно, чтобы не ехать, например, умру или еще что-нибудь такое...
У женщины из Наружности округляются глаза, но я не даю ей вставить и слова:
Я почти не помню своей жизни до того, как попала сюда. Но я помню, что там было плохо. Там было больно. Я-то надеялась, что вы все понимаете, потому что когда вы к нам пришли и говорили с нами, вы все время улыбались.
Неужели вам так редко улыбаются? - вот сейчас в ее улыбке я вижу сочувствие и беспокойство. Это же надо так постараться, чтобы все это выразить улыбкой.
Я так и чувствую, как глаза Крестной прожигают меня насквозь.
За дверью слышатся голоса. Кто-то громко зачитывает вслух имена, и звучит это, как приговор.
Чужие люди — редко, - отвечаю я. - Почти никогда.
Какое-то время она молчит, раздумывая. Потом, наконец, произносит:
Мне очень жаль, что ты не можешь поехать. Я думаю, из тебя бы получился хороший психолог. Хотела предложить тебе такую работу - раз уж у тебя хорошо выходит слушать людей и говорить с ними. Но я никого не буду заставлять, если не хочется.
Неужели это правда? Значит, Шериф и Ральф переживали зря?
Спасибо вам большое, что вы меня выслушали, - последний раз смотрю на нее, улыбаюсь и ухожу.
Наверное, я больше ее не увижу.

Когда я возвращаюсь в Четвертую, девчонок там уже нет, зато есть Ральф. На меня, кажется, никто не обращает внимания, поэтому не прогоняют, а я сажусь у дивана, за подлокотником — так, чтобы не сразу можно было заметить. Слушаю.
Ральф взволнован — он уже знает, что этой ночью должно произойти что-то, и он чувствует, что ничего хорошего не будет. Но вместо того, чтобы грозиться запереть нас всех в столовой, к примеру, он просит... совета. Спрашивает, что ему сделать, чтобы нам помочь.
Четвертая не удивляется. Первым заговаривает Сфинкс.
Вы действительно хотите нам помочь? - вежливо уточняет он.
Да.
Тогда уезжайте из Дома сегодня ночью.
Мне достаточно того, что я слышу. Ухожу тихо, стараясь не стукнуть дверью, и уношу с собой новости.

Вечер начинает набирать обороты — я уже не удивляюсь, что Седой почуял Самую Длинную. Даже я теперь ее чую.
Наверху застаю Мертвеца в плачевном состоянии... после электрошоковой терапии он вполне оправдывает свое имя. С содроганием вспоминаю о красных розах и подставляю ему плечо. Кажется, нам необходимо заползти в какой-нибудь угол и поговорить о жизни.
Ух ты, - радуется он, - вокруг все так двигается...
На самом деле, вокруг не двигается ничего, во всяком случае, пока не приходят Фитиль с Соломоном и не устраивают драку. Отодвигаюсь, чтобы нас не зашибло Крысами, слежу за обстановкой. Нет, Мертвец все-таки помирать не собирается. Отлично.
Стоило подумать, что все не так плохо, как кажется, и масла в огонь подливает Габи. Я натыкаюсь на нее и Среду в коридоре после ужина. Со мной Крыса и сплошные благие намерения, так что мы интересуемся, как дела у Габи — без задних мыслей, ведь она выглядит такой потерянной, - и Габи вдруг отвечает.
Отвечает, что у нее будет ребенок от Седого. У меня такое ощущение, как будто из меня вынули позвоночник. Обхватываю руками коленки и слушаю, покачиваясь из стороны в сторону.
Вот и причина ее неудавшегося суицида. Кто-то влюбляется, потом получает откат, потом оставляет на полу кровавые лужи — и ведь кому-то их вытирать. Никто из нас не осуждает Габи, но сделали бы мы то же самое на ее месте?
А Крестная сказала, что девочки собираются мстить Седому, и поэтому он не выходит из комнаты...
Хмурюсь. Это какие еще девочки собрались мстить? Мало того,что Седому, так еще и за Габи. Из тех, кто давно не появлялся в девичьей, будучи занятыми, видимо, коварными планами по устранению Седого, никто не был закадычной подругой Длинной. Во всяком случае, так, чтобы мстить.
Было бы странно, короче, если бы девочки что-то замышляли, а я об этом ни слухом, ни духом.
Габи настолько плохо - и это видно, - что она говорит правду. Будь по-другому, я бы решила, что она врет или ей все приснилось. Но ведь в голове не укладывается... Седой и Габи!
Впрочем, с ней кто только не спал, так что я говорю себе не удивляться больше по этому поводу. А вот Седого хорошо бы навестить, я начинаю за него беспокоиться.
Когда мы возвращаемся в девичье крыло, звуки из-за двери не предвещают ничего хорошего — едва мы приближаемся, как там что-то падает с глухим стуком.
Первое, что я вижу - это лужа крови, растекающаяся по полу, и Химера, обнимающая Фаэри. Фаэри умирает, сразу понятно, потому что крови все больше. Вербена в углу, на своем матрасе, сидит, обняв колени. Нож у Фаэри под грудью — это ее нож. Все эти мысли как-то слишком быстро проносятся у меня в голове, вызывая памяти очень странную картинку: зашторенная комната, по полу валяются подушки и...тоже кровь. Море крови.
В Могильник ее, быстро! - кричит кто-то, и мое видение рассеивается.
Химера наклоняется над Фаэри, низко-низко. Потом тихо произносит:
Нет. Не нужно.
Мучительно тянутся секунды. Мы стоим над телом неподвижно, как изваяния. Химера как-то неловко, будто впервые, смахивает слезы со щек. Появляется Слепой, за которым кто-то догадался сбегать.
Уберите кровь, - командует Вожак, и мы бросаемся за тряпками. Он же склоняется над мертвой, берет ее за руку... И опять происходит что-то странное. Стоит мне моргнуть, как их уже нет, ни Слепого, ни Фаэри. Оглядевшись, замечаю, что и Вербена пропала куда-то.
Крыса стоит с кровавыми тряпками в руках.
Ну и куда это теперь девать?
Мы прячем тряпки, вовремя осознав, что выкидывать их в окно — плохая идея. Мы договариваемся, что если Крестная или Душенька спросят, где Фаэри,мы никому не скажем. И увековечиваем это надписью на стене.
«А мы никому и не скажем».
И только потом мы расспрашиваем Химеру о том,что здесь произошло.
Фаэри, вернувшаяся к нам, не была настоящей. Тогда, на море, пять лет назад Вербена все-таки ее убила. «Она всегда хорошо плавала. Мы знали, что она не утонула». Ее ухитрился вернуть Волк. Почему он? А он особенный. Он настолько часть Дома, что Дом исполнил его маленькую мечту — вернул сюда воспоминание о Фаэри. И она была совсем-совсем как живая, пока не умерла. Опять. Теперь она решила отомстить Вербене, но не из-за убийства. А из-за Волка, и вызвала ее на смертельный поединок, но Вербена драться не захотела, и тогда Фаэри схватила руку Вербены с ножом и шагнула прямо на него. А все, что было дальше,мы и так видели.
Я не уверена, что поняла или запомнила все правильно, особенно про Волка, потому что в итоге он то ли поругался с Фаэри, то ли нет, и все дело на самом деле в Вербене. Целиком история эта кажется для меня слишком сложной... и слишком кровавой.
Когда появляется Стекла, держась за горло, вся в смятении и отчего-то потерявшая голос, из меня уже так и рвется нервный смех. Мы с Куклой, единственные оставшиеся в комнате на этот момент, пытаемся узнать, что с ней произошло. Но рассказать Стекла ничего не может, понятно почему, а написать с ее-то руками ни капельки не проще. Надеюсь, что горячий чай с капелькой целебного не скажу чего все-таки поможет.
Пока крестница приходит в себя, я пересказываю ей услышанное от Химеры. Стекла округляет глаза, и тут заходит Фаэри.
Ух ты,- говорит она, - сидите? Я тут себе чайку заварю, не помешаю?
Н-не... - еле-еле выдавливаю из себя.
Фаэри, абсолютно живая, присаживается на диван с чашкой чая. Мы молча смотрим на нее. Особенно внимательно смотрит Стекла, которой я только что живописала кровавые подробности фаэриной смерти.
А чего так тихо у вас? - удивляется золотоволосая.
«Ты еще спроси, уж не умер ли кто...»
У Стеклы, - объясняю, - голос пропал. Слушай, Фаэри, а можно я тебя еще раз потрогаю?
Проверяю. Теплая, живая. Ну, в смысле, кто бы там она и была, сон, мечта,воспоминание.
Муха, ты чего это опять?
А ты себя нормально чувствуешь?
Кажется, Фаэри удивлена моими вопросами не меньше, чем мы ее воскресением. Тут появляется Химера — и застывает на пороге. Потом бросается к подруге, обнимает ее и спрашивает, как хорошо Фаэри помнит последнюю пару часов.
Была в Кофейнике. Поэтому плохо помнит. Вот оно как...
Они уходят, а мы остаемся. Надпись «А мы никому и не скажем» сейчас кажется какой-то пророческой.

Заглядывает Разберусь, и только я придумываю повод начать разговор, он спрашивает:
- А где Рыжая?
- Не здесь.
И он тут же исчезает. Вспоминаю, что сегодня про Рыжую он уже спрашивал, и хотя он был довольно милым со мной при всяких там случайных и не очень случайных встречах в коридоре, он уже второй раз за сегодня спрашивает про Рыжую.
А ее никто не ищет просто так. Вообще-то, я хотела что-нибудь подарить ему, вроде как загадочно этак, и потом уходить от ответа, что и почему. Чтобы было еще более загадочно. Это мне Табаки объяснил, что надо как-то по-хитрому зацепить, а там уже и дело в шляпе (может, они и шляпу в Кофейнике закопали?).
А теперь как-то и дарить ничего не хочется, так что с тоски завариваю себе чай. В Вербену бы так не превратиться.

Плетусь в Кофейник в поисках еды. Скоро объявят приговор — окончательный список тех, кто должен уехать, и я не хочу видеть там свое имя. Это будет означать, наверное, смерть. В том или другом смысле.
В Кофейнике, кажется, откопали топор войны,а то и парочку. Все стулья заняты, поэтому я устраиваюсь у стенки, рядом с Мертвецом.
Как дела? - я знаю, что вопрос дурацкий, потому что СД уже дышит в спину, и как бы там ни были дела, через пару часов они будут совершенно по-другому.
Кажется, - тихонько отвечает Мертвец, - у меня все плохо.
Мгновенно встряхиваюсь:
Рассказывай!
Здесь, в Доме, много людей, которым я буду рада помочь, если они попросят, чуть ли не целый Дом, потому что отказывать в помощи просящему, по-моему, гнусно. Но таких, которым я помогу, даже если они не попросят, а помощь при этом явно нужна, - таких немного. Ведьма, Мертвец, Лэри и Стекла.
Ведьма — потому что крестная, а Стекла — потому что крестница.
Лэри — потому что лучший друг и давно потерянный брат, а еще с ним не страшно.
Мертвец — потому что он как будто всегда был, есть и будет рядом. Не знаю, как так получается с людьми. Короче, я моментально для себя решаю, что я сейчас пойду и помогу ему, и вытрясаю из него всю историю. Ну, настолько, насколько он позволяет себе ее рассказать.
Если вдуматься хорошенько – на что мне указали потом Фаэри, Кукла и Крыса, которым я изложила эту потрясающую новость, - то фактов было не так уж много. Факты были такие: Мертвец опасается за свою целостность из-за кого-то не из круга воспитанников. Этот кто-то связан с той стороной Дома и связан с Соней. Возможно, Мертвец не первый, кто опасается этого кого-то.
«Отлично», говорю я себе, «кто-то из кураторов убивает воспитанников! И вот такое узнать – в Самую Длинную! Да он нас всех перережет!»
Интересно, почему я решаю, что это – он?



продолжение см. в комментах

@темы: другие люди, хрупкие вещи, интермир, звездная пыль