Да-да!
Не прошло и... =)
Хронотоп - Франция, начало 20 века.
А вот эти четверо мрачных справа - наша милая маленькая группа.
Соленые, люблю вас.
Змея под колодой
Змея под колодой
Смерть приходит с неба. Сирена кричит нам о смерти, мы хватаем друг друга за руки и бежим в подвал. Кто-то – Май – уже зажигает свечи. Привычно. Все привыкли к смерти, приходящей с неба. Сбиваемся в кучу, в одном углу тихо поет наш хор, в другом Табор рассказывает сказки. К нам приходит Лепра из второй спальни. Говорит много, говорит о часовне, мальчике и крысе, и о девушке с картины. Это сказка, начало сказки. Остальное потом. Она хорошо рассказывает.
Спросила ее про нашу часовню, не сказочную, вдруг знает, почему закрыли.
Не знает.
***
В нашей, когда приходим, на тумбочке две коробки. Красивые, странные. Не наши. Открываем одну – там письма, чужие, Четвертой. Кто-то подбросил. В другой коробочке – свечи, бутылек с вином, деньги, завернутый хлеб.
Подбросили, чтобы подставить. Думаем на вторую спальню. Лучше избавиться – главная идет швырнуть в окно, в коридоре. Снаружи Криг – Швабр – почти ему под ноги. Точно успел увидеть. Вторую коробку в другое окно, прячемся, но за нами приходят. Инспектор – чтобы увести на урок, Швабр – чтобы передать, что зайдет после урока. Поговорить. Об этой коробке.
Будем врать. Все равно не наше.
***
Брюм рассказывает про Расина. В «Федре» много про смерть. Надо будет почитать.
Проступок должен быть предтечей преступленья.
***
Инспектор забирает коробки себе. То ли поверил, то ли нет, наказывать не стал. Вы сами их принесли и все рассказали.
Даже ужина не лишил. Заболел, может?
Он всегда слушает внимательно, будто что-то тянет из тебя, пока слушает. Может, жизнь твою тянет. И ему вкусно.
Век бы слушал.
Не люблю с ним разговаривать.
***
Крыс, Крысик, хороший мальчик, послушный, глупый. Что ни скажешь взять, возьмет. Так было раньше, пока не взял яблочко. Теперь скажешь взять, не возьмет. Лучше подойду и скажу отдать.
Выверни карманы, покажи. Если говорит, ничего нет, то врет. Вцепляюсь в него крепко, чтобы не сбросил, найду, отберу, если повезет – успею вцепиться зубами. Хочешь бояться - будешь бояться.
Он успевает оттолкнуть, сзади стена. Больно, как будто схватили крепко за волосы. Ударилась. Будет шишка.
Неужели дал сдачи? Тяну руку, чтобы цапнуть, перед глазами морось.
Он пугается, выворачивает карманы и отдает сахар. Убегает. Не надо проблем со мной. Думает, если все отдать, проблем не будет. Все-таки случайно, сдачи не дал. Пока что.
Шило подходит, говорит – зачем ты, ему же теперь от меня попадет. За тебя попадет. Фыркаю, не надо заступаться за меня.
Это странно. Когда за тебя заступаются.
***
Крига всегда слышно, когда он идет по коридору. Трость ударяет о доски, громко, раскатисто. Как гром. Это не значит, что его всегда слышно, это не значит ничего.
Потому что иногда он останавливается там, куда падает тень. Не стучит больше тростью. И ждет, пока ты ему попадешься.
***
Вечером, пока свободное время, нахожу Тубика. Или он меня. Уходим в рощу, где никого, дает покурить. Мы говорим о боли, о смерти, о разной смерти. Ты бы меня убила? Конечно. Он славный, он все понимает. Старается. Самый старательный.
Прячемся от Тролля, который мимо, но все равно находит. Видит меня, грозит кнутом. Не люблю его кнут. Лошадиный.
Тролль уходит и снова можно говорить о смерти. Рассказываю Тубику о том, что родилась бы мальчиком, было бы интереснее. А он – девочкой. Тубик рассказывает, как мать застрелилась у него на глазах. Я тоже видела, как моя мать умерла. Радовалась, что все наконец закончилось. Потом оказалось, все началось.
Я думаю, что можно с ним, наверное. Лучше сейчас, пока такой момент. Пока о смерти, о грязи.
Когда заканчивается, кусаю его за плечо до крови. Над ключицей.
Вкусно.
***
После ужина приезжает Сорель из Парижа. Сорель-Форель. Бесконечные книксены, бесконечные полотенечки на спинке кровати. Чтобы висели ровно. Когда муж выбирает жену, первым делом смотрит на ее кровать. Кровать – это ваше лицо.
А как быть тем, у кого никогда не было, нет, не будет своей кровати?
Сорель-Форель. Платье блестит, как чешуя. Чешуя ей больше к лицу, чем траур.
На три года нас старше. Всего-то. Мы все думаем, что с ней такого случилось за эти три года, что она превратилась в себя.
Перед сном по очереди читаем Библию. От Матфея.
Так спать еще больше хочется.
***
Ночью снова бомбежка. Нас поднимает Сорель-Форель, каждой по покрывалу в руки, выталкивает из комнаты. Бежит с нами вместе.
Все боятся смерти, приходящей с неба.
Свечи и стены, исписанные чужими страхами. Приглядываюсь, куда показывает Эльза, там что-то про Соню. Девочка, которая жила до меня. Умерла на кровати, где сплю. Интересно, что была за девочка.
Говорю Лепре, расскажи до конца про мальчика и крысу. Расскажи конец сказки. Она говорит, нельзя конец до середины. А что изменится? Не понимаю.
В углу скорчился Мертвый. Как всегда. Больной сон. Носком ботинка пинаю под ребра, пока никто не видит.
Все равно ему хуже не станет. Куда уж.
***
Когда выходим обратно в спальни, Сорель показывает на рощу. Там поют птицы. Скоро рассвет. Думала, она не любит птиц. Сорель не говорит, только улыбается. Сама не своя.
Потом она приносит кастрюлю гречки во вторую спальню. Ешьте. Раньше запрещала еду в спальню. Вторая спальня зовет нас поесть с ними, я не пойду. Лучше спать.
Утром оказывается, правильно не пошли. Сорель снова говорит, она говорит – зачем принесли еду в спальню, запрещено, наказаны.
После бомбежки всё странное. Все странные.
***
Еще утром проверяют руки. Чтобы ногти чистые, чтобы без грязи. У меня сбиты костяшки до крови, три ногтя сорвано, синяки до локтей. Сорель-Форель отправляет меня и главную в лазарет на перевязку. У главной такие же руки. Люблю ее руки.
Вы что, дрались?
Конечно, нет. Конечно, конечно, конечно нет.
***
На мессе Мертвый стоит позади меня. Хлеб наш насущный дай нам… Пока читает отец Тома, перебираю в памяти тайники. Нож в одном, хлеб в другом, орехи в третьем. И прости должникам нашим. Как Мертвый встает на колени? Надеюсь, ему больно вставать на колени. Sed libera nos a malo. Amen.
Мир тебе! Все обнимаются. Мертвый смотрит на меня с ухмылкой.
Не дождешься.
***
Урок танцев, самый бесполезный. Когда-нибудь вы будете танцевать в высшем обществе, говорит Игла. Брехня. Не будем. И никакой мужчина не придет смотреть, как заправлена моя кровать.
Ненавижу танцы, и этикет, и домоводство. Пытаются научить ненужному. Заставляют поверить, что мы не те, кто мы есть.
Портовые девки лучше аристократок. Честнее точно.
После танцев главная, злее бешеной собаки, хватает за руку и вытаскивает на двор. Нападает без объяснений, но я и так знаю, что нужно, бью в ответ. Ей после танцев тоже плохо. Колотит она больно.
Соль – потому что не сахар. Это правда. Катаемся по земле, она пытается укусить, я пытаюсь за волосы, куда-то врезается коленка, форма трещит по швам… Прекратить, слышу голос Швабра. Лежа на земле, поворачиваю лицо – рядом в землю втыкается трость.
Прекратили. Для начала заставил бежать до крыльца на четвереньках.
Эй, главная, давай наперегонки.
Ладони в кровь, костяшки заново в кровь. Снова придется на перевязку.
Люблю главную.
***
Не ходить по одной. Только вдвоем или больше. Нам можно всей группой, нас мало. Не ходить по одной, потому что Зулус напал на Мая. Потому что Третья будет нападать теперь на всех, пока не узнает, кто их подставил.
Хороший способ узнать правду. Надежный.
***
Обед задерживается. Сорель с полпути уводит нас обратно в корпус, кого-то из девочек не хватает. За деревьями Дохлик разговаривает с кем-то. Разглядываю. Узнаю. Сорель тоже замечает, гневно окликает обоих – Дохлик подходит, а он нет. Он Мертвый. Его трость, вон опирается, как не узнать.
Что это за молодой человек, возмущается Сорель. Дохлик молчит. Конечно же.
Хавьер Эмерриа, говорю громко, вторая группа, мадам. Мой подарочек крестному. Я знаю, как правильно произносить его фамилию.
***
В обед стоим в столовой с табличками «Свинья». Не за драку, а за то, что валялись в грязи. Мне странно, потому что обычно за драку розги. Пока стоим, подходит Простак из Первой, незаметно сует в руки кусок хлеба. Еще один дает Сорока, проходит мимо. Девочки из Четвертой заворачивают в салфетку часть обеда, передают, улыбаются украдкой.
До-обрые.
Сорель-Форель ест медленнее всех. Чтоб мы дольше стояли. Потом выходит из-за стола с двумя тарелками, говорит, отнесите в мою комнату, не вздумайте попробовать или плюнуть туда. Одну мне, другую Соли. Выходим из столовой. Что-то случается, как выстрел, как вспышка. Еда - отобрать – сейчас же. Когда удается опомниться, снова катаемся по земле, выдираем друг другу волосы. Рядом щелкает кнут. Это Тролль.
Зачем вы подрались? Из-за еды, месье. По одному удару каждой - сейчас - потом ко мне обе.
Вытягивает поперек спины меня первую.
Наконец-то не табличка, а розга.
***
В лазарете нам говорят, что руки заживут сами. Утром еще перевязывали, повторно не стали. Сорель хочет, чтобы у нас были красивые руки. И красивые кровати. И богатые мужья.
Не может же она сама верить в эту чушь.
***
За Ласку и Мурену перестали платить. Теперь их переводят к нам, к сорнякам - из благородных, из князей в грязи. Теперь смогу присмотреть за крестницей. Смогу научить чему-то. Открыто, а не как раньше.
Мурену мне уже не надо ничему учить. Она все умеет. Это у нее самые красивые руки во всем Доме.
Предложили быть с нами, а не с Тварью. Выберут сами. Сказали им - нас четверо пока, мы вместе, мы сильные. Умеем врать, умеем делиться. Умеем бить.
Но они из Пансиона. Им не привыкать.
Довольна, что они с нами.
***
У Тролля в сторожке приглушенный свет. Садимся на кровать с главной. Он тянет что-то из тумбочки. Вы дрались из-за еды? Это хлеб. Ломает на два куска. Ешьте.
Дожидаюсь, когда главная обнюхает хлеб. Вдруг отравленный, но она кивает. Давясь, запихиваем в рот, до последней крошки. Тролль качает головой и рассказывает о Тантале. О том, что убил сына и заставил богов его есть. Но они не стали, наказали его едой, которую нельзя достать. Боги недобрые.
Звучит сирена. С неба снова приходит смерть.
***
В убежище Май говорит о разном. О том, что это Вторая подставила Третью. Что у мира есть дневная и ночная сторона. Что внутри Тубика сидит кто-то еще. Что мертвые хотят живых. Я не понимаю и половины, но предлагаю - если Тубик проблема, давай убью его. Ему понравится. Май говорит, крайний случай. Если не иначе, то придется. Мне очень хочется попробовать убить.
Как еще тебе помочь? Отвлечься. Много дел. Закрой глаза, слушай меня… я рассказываю о том, что вокруг. Пока выстрелы не приводят в чувство.
Как еще тебе помочь? Отвлечь. Отвлечь взрослых у входа, пока Май выйдет из убежища. Сломать машинку доктора, так нужно. Только просит не убивать никого. Рядом сидит Крыс. Я знаю, как всех отвлечь. Отрываю зубами сорванный вчера ноготь, больно, кровь, я жду, пока потечет сильнее. Провожу рукой по губам – все в крови – хватаю Крыса за воротник.
Он орет, хотя я еще не успела укусить. Оттаскивают, силой усаживают на стул, обступают. Оглядываюсь, Мая уже нет. Теперь можно врать. Не помню, что на меня нашло. Отец Жозе заставляет повторять Ave Maria за ним. Из меня бесполезно изгонять бесов.
Снова бинтуют руки. Ненавижу повязки.
***
Давайте дружить, говорит Тварь. Подходит, пока наша главная спит. Всегда засыпает в Убежище. Давайте забудем глупую вражду. Будем большой группой, будем сильнее.
Я возражаю. Мы и по отдельности сильные. Каждая.
Тварь: а вместе будем еще сильнее. Можно два вожака. Как в Четвертой.
У вас и так два вожака. Ты и Рыба. Даже больше Рыба, чем ты. Ходит повсюду хвостом, ведет себя как вожак. Соль не объединится с вами.
Почему?
Ей не нравится, как ты пахнешь.
***
На сегодняшний день Сорель-Форель дает нам задания. Главной – нарисовать Саломею с блюдом. Эльзе быть парфеткой. Ундине составить суждение о трех фрагментах Писания. Мне собрать композиции из цветов, веток, шишек… флористика, говорит Сорель. Главная сказала, может, я вместо нее соберу букеты. Не дали. Когда Сорель-Форель уплыла в чешуйчатом платье, говорю, давай поменяемся, главная. Нарисую тебе Саломею. Собирай за меня букеты.
Вместо Саломеи я рисую Юдифь. Тубик рассказывал. Любимая история теперь. О том, как слабый становится сильным.
Иоанн становится Олоферном.
***
На крыльце с девочками видим: Букинист без штанов. Без формы. Потерял где? Рыбак возмущается и прогоняет нас, мы слушаем – Сорель даст ему карнавальный костюм вместо формы, у нее есть. Рыбак тащит его наверх. Проходим следом. Интересно, что за карнавальный костюм.
Давайте заглянем к ним в спальню, говорит Рыба. Стоит наверху в коридоре, покачивается, как на волнах. Давай. Ждем, на раз-два-три распахиваем дверь, смеемся. Не смеемся. Внутри отец Тома и инспектор, оба смотрят на нас… бежим. Стоять! Это Рыбак.
Никто не останавливается.
Конечно, все равно накажут.
***
Вывожу на бумаге: «Я лучше ослепну, чем буду заглядывать в спальню к мальчикам». Надо пятьдесят раз. В столбик. Подходит главная, заглядывает через плечо, говорит:
- Врешь.
Согласна.
***
Нам передают, Пчела из Пансиона умерла. Вроде сама, но на самом деле нет. Потом говорят, Криг застрелил Зулуса, когда тот на него бросился. Будет отпевание. И похороны.
Бежать отсюда, бежать. Больше тут делать нечего.
***
В последнюю бомбежку снарядом разрушило завал. Взрослые посмотрели, нашли там тела. Старые. Прошлый выпуск. Кто-то там умирал, долго, мучительно. Посмотреть не дали.
Я потом заглянула в часовню через окно. Крыс увидел, приподнял простыню над телами, смогла поглядеть. Черные, сухие, скрюченные. Седые волосы торчат клоками. Страшно умирали.
Так интересно.
Их тоже будут отпевать потом. И закопают. Из земли снова в землю.
Как их звали при жизни? Все имена тоже в землю.
Земля всех съест, рано или поздно.
***
Когда читают над Пчелой и Зулусом, они лежат такие спокойные. Даже Зулус. Кто-то другой теперь возьмет себе Третью. Кладем цветы на покрывала. Сорель-Форель уходит. Не нравятся мертвые?
Шут из Пансиона начинает кричать над телом Пчелы. Всё понятно, все не в себе. Хрупкие бедняжки. Оглядываюсь, не вижу Сороку. Почему не пришла?
Хватит слушать молитвы. Захожу во вторую спальню, Сорока и Рыба. Их наказали, их запирали тут, пока была служба. Не дали попрощаться. Дадут ли поужинать? Непонятно. Я злюсь, потому что каждый должен посмотреть на своего покойника. Нельзя не пускать к смерти. Нельзя запрещать.
Эти взрослые.
Как будто Сорока мало наказана. Убили брата. Как будто ей недостаточно.
Сорель приходит и уводит на ужин всех.
Ну хоть накормят.
***
Мы с главной едим кашу наперегонки.
За ушами трещит. Вроде так говорят. Но по-моему, это не за ушами. Это песок на зубах хрустит. Или еще что-то в этой каше. Не знаю, что они кладут туда. Говорят, тараканов. Они тоже хрустят.
Каша-таракаша.
А тарелки все равно вылизываем. Еда потому что.
***
Сегодня в ночь бежим, говорит Май. Собираемся у старых лодок. Стукнет в дверь, как придет час. Когда мы уйдем, я не буду скучать по этому Дому.
Здесь не дают жить, как мне привычно. Нет свободы. Когда нет свободы, когда есть высокий забор, нужно, чтобы внутри забора было хоть интересно. Но большинство здесь боится быть интересными. От Крыса так и не могу добиться.
А Май запрещает его убивать. Жалко.
Хочу за забор. Там всё будет можно.
***
Когда темнеет, перед самым отбоем, я посылаю Тубика и Крыса найти Морфея. Ундина ему кое-что приготовила. Сюрприз, нехороший. Но сейчас она мирно беседует с Муреной.
Игла обходит двор, напоминая, что до отбоя несколько минут. Морфей и Третья спускаются по лестнице. Преподавателей полно… плохо. Я прикрываю Ундину от их глаз, Соль и Ласка стоят рядом, Ласка не знает, что сейчас будет, а мы знаем.
Морфей обидел Ундину почти смертельно. А платить за такое мы все умеем. Я сама ей дала заточку. Мурена – любимая крестница у Морфея. Так и делается. Ундина на полуслове выхватывает лезвие и режет ей лицо. И это только начало.
Много крика. Ласка бросается защищать Мурену, это нее дело – бросаюсь к ней со спины. Не смей, Ласка! Она пытается посметь. Моя девочка. Храбрая, сильная, больно бьет. Деремся недолго, меня оттаскивают. Я даже не замечаю, кто. Эльза? Вокруг преподаватели. Ласку уже режет Соль, кричу - стой, она моя. У Соли есть нож, я вижу.
Потом все заканчивается. Ундину забирают, нас отправляют в лазарет. Мурена самая красивая в Доме теперь, у нее кровь на лице, я уже ее очень люблю. Ласка плюется кровью. У меня, кажется, рот разбит. Соль тоже в кровище.
Такие мы славные.
***
Вместо наказания Сорель приносит нам по куску сахара в лазарет. И уходит. Молча.
Мы спрашиваем у Пиявки, правда ли, что машинка доктора убивает? Нет, говорит она, ток может убить, но это для лечения. Доктор никого не убивал. Здесь никто никого не убивал.
У нее чуть-чуть срывается голос. Если прислушаться, то заметно.
Когда мы уходим спать, Мурена бросает Пиявке – как там ваша совесть?
Пиявка молчит. Мы надеемся, что она сломает машинку.
***
Почему ты не хочешь бежать, спрашиваю Эльзу. Ундина уходит с Маем тоже. Соль – нет. Но у главной свои дороги. Она отпустила нас с Ундиной, отпустила бы и Эльзу, так почему нет? Эльза девушка Мая.
И у нее есть причины, почему нет. Она думает, нам в дороге придется хуже, чем ей тут. В Доме, где доктор убил Пчелу машинкой, где Криг застрелил Зулуса, где Тролль до сих пор ищет убийцу Глухарки… что может быть лучше, безопаснее этого Дома?
Май говорил, это как Чистилище. Дом выбирает. Ты выбираешь, пока ты в Доме. Выбираешь тех, кто дальше будет с тобой рядом.
Мне жаль, что рядом не будет Эльзы. В ней есть своя сила.
Но слабостей тоже хватает.
***
Ночью приходит Шило. Что нужно, таблетки, оружие? Хочет выпить, хочет переспать?
Ты мне нужна, Гадюка. Он говорит странно. Нужна на той стороне. Скоро.
Он не сказал: вопрос жизни и смерти, но я услышала. Шило уходит, пока его не поймали.
Я ничего не поняла про ту сторону. Он ничего не объяснил. Просто лягу спать. Завтра уходим с Маем - лишь бы успеть проснуться.
***
Во сне я иду по коридору бесшумно, не слышу спящих, они меня тоже. Дом спокоен. На рассвете он нас отпустит с миром. Или с войной.
Во сне я спускаюсь по лестнице и выхожу на крыльцо, прохожу в подвал. Завал, где нашли мертвецов, расчищен. Я прохожу дальше, и там… так странно…
У стены стоят Шило, Ласка, Грош и Зерцель. Чуть поодаль еще Нет и Шико. И почему-то Дохлик.
А еще черный человек, в плаще и шляпе, с тростью. Высокий, выше всех здесь. На нем черная с серебром маска, лица не увидеть. Он смотрит на меня с усмешкой.
- Гадюка? Ну надо же. И что _ты_ делаешь здесь?
Он вызывает у меня беспокойство. Откуда он меня знает, я же не знаю его.
- Я пришла, потому что он позвал, - киваю на Шило.
Усмешка на лице господина в черном растягивается в гримасу издевки.
- В самом деле? Просто позвал и ты пришла? А он объяснил тебе условия?
Качаю головой.
- Это и есть твой план, Шило? Отлично, - холодно бросает господин в черном и теряет к нам интерес. Он спрашивает, зачем и за кем пришел Шико. Зачем и за кем пришел Нет. Они хотят забрать Гроша и Зерцеля. У него, у человека в черном. Значит, мне - забирать Шило. Мы - выкупающие.
Но никто не пришел за Лаской. Я не понимаю, почему. Она никого не позвала, не попросила? Разве некому было прийти за ней? Если бы она позвала меня, я бы пришла. И раз она не позвала… Значит, ей и не нужно. Сама справится. Моя девочка.
Так я думаю во сне. Но не знаю, что бы я решила наяву.
Появляется Май. Господин в черном, к которому все обращаются просто «месье», о чем-то беседует с ним, а потом говорит – так и быть, я разрешаю тебе посмотреть. Месье проводит нас из Убежища. Куда-то мимо статуи ангела – живой статуи, которая провожает нас взглядом. Куда-то из Дома, там, где должен быть забор, а вместо этого там целый лес с вереницей тропок. Далеко за деревьями видно замок. Ледяной шпиль среди верхушек елей. Месье ведет нас туда.
Из-за деревьев по очереди выходят тени, исковерканные и жуткие. Тянутся к нам, поблескивая когтями, скалят пасти. Месье говорит: пока еще вы можете повернуть назад, можете отказаться. Тогда я, вероятно, велю своим демонам вас не трогать.
Я думаю о том, почему бы мне отказаться, и не нахожу причины. Шило держит меня за руку. Мне кажется, что он… волнуется. Беспокоится. Может, даже боится.
- Я покажу, что может вас тут ждать, - мягким вкрадчивым голосом сообщает месье. Указывает тростью куда-то в темноту: - Эй, Гнев!
Из мрака выступают две фигуры. Одна из них тварь в маске, с длинными острыми когтями. Она держит вторую за плечи, не давай вырваться. Во второй я узнаю мою главную.
- Разберись с ней, Гнев. Пусть они посмотрят.
Взмах когтей. Крик – и нет больше крика. Соль держится руками за горло, кровь утекает сквозь ее пальцы.
- Вы пришли сюда на свой страх и риск, - напоминает месье. И ведет нас дальше, в темноту.
У ворот в ледяной замок он заступает нам порог. Еще раз говорит – можно отказаться. Вы просто пойдете назад и все. Не придется ничего делать. Подумайте, может, вам на самом деле не хочется никому помогать – никого выкупать – никого спасать.
Я думаю о том, почему отказаться. И снова не нахожу причины. Если я пришла помочь, то справлюсь. Справилась же тогда, три месяца назад, когда Май. Но тогда, это был всего лишь Криг, а господин в черном сейчас кажется гораздо страшнее Крига.
- И что, никто не уйдет? Никто? Наивные… Что же, в таком случае – заходите.
И каждый из нас переступает порог ледяного замка.
***
Господин в черном смеется надо мной. Как смеялся до этого над Зерцелем и Нет. Они, двое, сейчас шепчутся в углу о чем-то, им осталось одно испытание. У меня все три впереди. И господин в черном надо мной смеется.
- Подумай хорошо, Гадюка, - говорит он. – Почему он захотел выкупать себя? Ради чего? Подумай.
Кусаю губы. Шило уже ответил на этот вопрос господину в черном, шепотом, так чтобы я не слышала. А теперь я должна сказать вслух то, что он ответил.
Если я ошибусь, будет плохо. В первую очередь Шилу. Мне будет тоже неприятно. Не люблю проигрывать. Не хочу сдаваться.
- Он ведь цыган… мсье, - я добавляю обращение, чтобы не разгневать господина в черном. – Я думаю, он захотел себя выкупить, потому что для него важно все остальное. Все на свете. Иначе ему будет скучно.
- Поясни, - черная тень склоняется надо мной, хищно усмехаясь. Чем больше уточнений, тем больше вероятности, что все обернется не так. Но я говорю с ним. Я говорю:
- Ему нужен весь мир. Вся жизнь, всё и сразу. Поэтому он хочет освободиться.
Господин в черном расплывается в ухмылке.
- О… Если бы ты не уточнила, я бы не принял ответ, Гадюка. Он сказал: «свобода».
Меня почти бросает в дрожь, но заставляю себя успокоиться. Одно из трех уже есть. Я не проигрываю, я иду до конца.
Господин в черном рассказывает о втором испытании. Он говорит очень много, стараюсь ухватить суть – что он хочет от меня, что я должна сделать? Кажется, что-то плохое – ужасное – мерзкое, всё, что говорит месье, указывает именно на это, и я внутренне готовлюсь…
- Ты, кажется, любишь жестокость, Гадюка, - его тирада заканчивается обычной усмешкой. - Вот Дохлик.
Он указывает рукой в перчатке.
- Избей ее.
- И это мое испытание, месье? – недоверчиво уточняю я.
- О да, - отвечает господин в черном. – Я тоже люблю жестокость.
Перед Дохликом встает Май, загораживая ее собой. Я протягиваю руку.
- Отойди.
- Не делай этого, Гадюка.
- Пусти меня к ней.
- Не…
- Пусти, - а это уже говорит Дохлик. – Я согласна.
Дело твое, думаю я, не успевая удивиться. Май отходит в сторону, качая головой, и я замахиваюсь для первого удара.
Всё заканчивается, когда господин в черном говорит мне: «Хватит». В этот момент я уже на полу, удерживаю Дохлик одной рукой, сидя на ней сверху, а второй бью, кулаком, с отмашки, куда придется. И это доставляет мне удовольствие. Век бы так отдыхала.
Но всё заканчивается. Я слезаю, отпускаю Дохлик – она отползает, медленно поднимается, кто-то там помогает ей, - а месье снова улыбается мне. Два из трех. Разум и тело для Шила я уже выкупила. Осталось последнее. Сердце.
- Ты должна переступить, - вкрадчивым шепотом, который так и хочется затолкать ему обратно в глотку, говорит месье, - через тот главный принцип… ради которого и выкупается ученик… он, кажется, назвал свободу? Переступи через свободу, Гадюка! Прямо здесь. Прямо сейчас. Тебе решать, как.
И мне приходится себе напомнить, что я не проигрываю, потому что в голове моментально возникает пустота. Что мне сделать? И как? Как переступить через свободу?
Опускаю глаза, чтобы не смотреть на Шило. Если я сейчас проиграю – тогда… да что тогда? Ничего. Просто еще один урок… не так ли?
Но я отчего-то и правда хочу ему помочь. А не доказать себе, что я могу помочь.
Почему, черт возьми?
- Значит, я должна переступить через свободу… - проговариваю я, снова напоминая себе, зачем и для кого и почему я здесь смотрю этот странный, нелепый сон.
Делаю три шага – раз, два, три, - и встаю рядом с Шилом, за спиной у него. И опускаюсь на пол.
«Через свободу».
Свою, должно быть.
Месье смеется.
- Он мой мальчик, - говорю я. – Я пришла за своим мальчиком. И останусь с ним навсегда.
Шило – неожиданно – гладит меня по голове, а я отчего-то всхлипываю и мне ни капельки не стыдно.
Господин в черном нависает над нами жуткой тенью. Но вообще-то, уже и не страшно.
- Это был твой выбор, - говорит он сухо. – И теперь тебе никуда от него не деться.
Я поднимаю голову.
Ну же…
- Забирай его, - говорит месье. – Пошли вон, оба.
Сукин сын, думаю я, все-таки смогла. Я не проигрываю.
И я просыпаюсь.
***
Утром мы уходим. Оставляем дом позади. Со всеми трупами, грязью, кровью, болью.
Мы, прошедшие свое чистилище.
Мертвый идет, не опираясь больше на трость. Говорит, что вылечился. Крыс идет рядом со мной, разговаривает – со мной – и не боится. Зеро и Ундина идут с нами – чтобы потом повернуть на собственный путь, но это позже. Май ведет нас – он один знает куда. А может, не знает и этого.
- Я все помню, Гадюка, - говорит мне Мертвый, когда я и Шило проходим с ним рядом. Тихо говорит, но не своим раздражающим шепотом, а просто тихо. – Видел, что ты сделала. Ты молодец.
- Да что ты видел? – фыркаю в ответ, оглянувшись. – Просто сон, Мертвый. Кстати, сон, в котором тебя не было.
Мертвый усмехается. Стараюсь выбросить из головы. Наверное, его перекрестят. В Живого, может?..
Я осторожно сжимаю в своей ладони чужую – забинтованную, грязную.
Мой мальчик.
Нам повезло.
Мы уходим вместе.